В преддверии Великого праздника – Дня Победы библиотека запускает проект «Детство, опалённое войной». Мы будем писать о людях, на чью долю выпало тяжелое бремя противостояния чудовищной машине фашизма.  Дети, как и весь советский народ, внесли огромный вклад в ту Великую Победу. Они рано повзрослели. Пережив войну, голод, разруху, потерю близких, они нашли в себе силы вырасти добрыми, скромными, трудолюбивыми людьми.

Благодаря их воспоминаниям,  мы все вместе сделаем большой вклад по сохранению исторической памяти о нечеловеческих зверствах фашизма.

В проекте будут использованы воспоминания детей войны, проживающих на данный момент  в нашем городе, а также  материалы из книг Е. М.  Голотина, Л. И. Сологубовой, Н. А. Калининой, Т. С. Солодовой «Чтобы помнили о них поименно».

О своём детстве рассказывает Валентина Александровна  Бурмистрова, член фотоклуба «Ракурс».

Я, Бурмистрова Валентина Александровна, родилась в Костромской области, Макарьевского района, деревне Малая Торзать. Рядом, примерно через 3 км. Была деревня Большая Торзать. Их разделяли лес и река.

Мой отец Еперин Александр Андреевич по призыву партии и молодёжному движению строил город Комсомольск-на-Амуре. Пилили вручную вертикальными пилами тес (бревно по длине распиливают на доски).  Сломалась пила и его ранило металлическим осколком. Вернулся домой и в тот же год умер. Мне было три года. Мама осталась одна с тремя детьми и еще беременна. (Мои сёстры: Катя 1929г.р., Нина 1931гр.. и я 1934г.р) Родился мальчик, но он через год умер. Маме одной было тяжело, и она вышла замуж за Любавина Николая Ивановича. В 1940г. появилась еще сестричка, которую я нянчила.

И вот грянула война…Всех мужчин призвали на войну. Лошадей тоже забрали для нужд армии. Вся тяжелая колхозная работа легла на плечи женщин и стариков. Естественно мы дети, быстро повзрослели и старались быть помощниками (как у Некрасова «Мужичок с ноготок»).  На весеннюю распутицу  все старались заготовить дрова  в лесу. Мы возили их  на санках. Взрослые перевозили сено для колхозных коров  тоже на санках.

В школе нам не было поблажек. На четырех одноклассников нам выдали  один комплект учебников. Старались учить уроки по очереди или собирались вместе.  Особенно налегали на арифметику (математику), кому не понятно – помогали. Нас учили писать красиво. Писали пером и чернилами. Как-то не было снабжения и нам не привезли ни тетрадей, ни чернил. Обошлись. Тетради заменили старыми газетами, а чернила свекольным соком. Одна проблема –он быстро закисал. В классе писали на небольших грифельных досках мелом. Как только решили задачу, показывали и стирали, следом решали другое задание. Мне учеба давалась легко. Хоть и домашней работы было много, мне удавалось совмещать её с учебой.

Придешь из школы надо:

—  приготовить и раздать корм корове, овцам;

— наносить из колодца воды и наполнить 100-литровую бочку (10 вёдер);

— принести дрова в дом, а то и заготовить (распилить, расколоть).

Мама на колхозной ферме от темна до темна. Старшая Катя – уже работала в химлесхозе. Нина с подругой – поступила в 7-й класс. Ходили пешком 30 км. от нас. Иногда кто-то подвезёт на лошади, если повезёт. Согревалась на русской печке.

Летом домашние огороды нужно вспахать и посадить. Иногда в плуг впрягались женщины, а мы, дети, сажали картошку следом. Взаимопомощь была исключительная. Летом картошку пропалывали и окучивали тяпками в основном дети каждый свой огород. И уборка – вручную  копали лопатами. Капусту солили осенью, по очереди помогая друг другу. Обязательно взаимопомощь: Сегодня у меня – завтра у тебя.

Хлеба убирали женщины серпами. Нас организовывали собирать колоски. Ни в коем случае не взять колосок домой  — наказуемо. Всё для фронта, всё для Победы. Мы обходились «булочками» из очищенной тёртой сырой картошки «Жиличики», «Тошнотики». Но мама ухитрялась их делать очень вкусными.

Войну я не видела, нас не бомбили, мы видели только зарево пожара над городом  Горьким, когда его бомбили. Но самолёты врага пролетали над головой. Были у нас пленные немцы. Их поселяли в Унжлаг. Иногда они посещали деревню, заходили в дом. Помню, мама сварила мелкую картошку в мундирах для куриц, он как раз вошел, смотрит голодными глазами. Спросил разрешения, сел и стал жадно есть с очистками.

Наши женщины ходили в лагерь продавали табак, молоко. Случаев зверства не было. Нас, детей, предупреждали быть аккуратнее в лесу. После войны мужчин вернулось очень мало, калеки.  Из нашей семьи ушло шесть человек (отчим и пять братьев мамы) – вернулись два брата. Одни инвалид, которому всю жизнь мешал дышать осколок мины в груди, и второй – измученный концлагерями, а потом проверками.

Но жизнь восстанавливалась, хотя трудно и долго.

В детстве у меня не было детства.

Фото Виктора Васильева. Сцена из спектакля

О своём детстве рассказывает Аркадий Филиппович Ханеня, артист народного театра «Радуга».

Я родился 21 февраля 1939 г. в Белоруссии, Гомельской области, деревне Гребень. Сестра родилась в 1941 перед началом войны. Когда пришли немцы, она была в пеленках — грудным ребёнком, а мне на тот момент было два года. Родителей совсем не помню. Единственное, что помню это обстановку в хате. Она состояла из двух половин: В одной половине русская печка, банки-склянки; Вторая половина чистая, там кровати, где спали и просто отдыхали.

Уже два года немцы хозяйничали у нас в деревне. Мой отец, Ханеня Филипп Адамович, был в партизанском движении. В один день, когда он пришел навестить нас, его арестовали и увезли. Позже мы узнали, что он оказался в концлагере под Житомиром (Украина). Вместе с ним там находились и другие граждане с соседней деревни Рудня, им удалось сбежать. Мы узнали от них о судьбе отца. Почему он не сбежал вместе с ними, не знаю. Видимо, не смог. В результате он там и погиб.

Тяжёлая судьба настигла и мою мать Прасковью. Когда мне было четыре года, немцы приказали арестовать семьи коммунистов и расстрелять  вместе с детьми. Моей семье грозила опасность. Полицаи начали арестовывать с другогоконца улицы. К маме прибежали соседи, рекомендовали забирать семью и убегать, но она почему-то этого не сделала. А ведь могла убежать в соседнюю деревню через лес, где жили её родители, там немцев на тот момент не было. Не убежала. Что уж тут рассуждать. Тяжело ей, видимо, было бежать с двумя детьми. Сестрёнке на тот момент было два, а мне, как я уже упоминал, четыре. До того, как в наш дом приехали полицаи, нас с сестрой спрятала соседка, которая жила через улицу. По сути, она спасла нам жизнь, а ей самой на тот момент было всего 18 лет. Мы прятались у неё дома: то ли на печке, то ли в картошке, точно уже не скажу.  Мать проклятые полицаи забрали вместе с другими арестованными гражданами, в том числе с детьми и расстреляли в лесу около деревни Рудня.

Сестру забрала на воспитание тётка – сестра отца, я же жил у деда. У него оставался один сын – мой дядька, который в 1943 г. женился. В доме появилась молодая женщина. Они и заменили мне родителей. Через год после свадьбы в 1944г у них родилась дочь, потом в 1948г. и 1954г. родились еще две дочери. Так и жили одной семьёй.

Владимир Ильич с супругой

 О своём детстве рассказывает Владимир Ильич Клементьев, военный пенсионер, житель Черняховска.

Я, Клементьев Владимир Ильич, родился в селе Шумаково Курской области в огненном 1941 году сразу после начала войны. Отец ушел на фронт и погиб под Смоленском, я его совсем не помню. Но по рассказам бабушки  отец заезжал домой в 1943 на пару дней и очень долго обнимал меня и плакал. Это была первая и последняя наша встреча… Отец так и не узнает, что в 1944 году у него родится дочь Нина, что наше село займут фашисты и что, его отца, моего деда Семена уличат в пособничестве партизанам и расстреляют, что в доме, который строил он, будет фашистский штаб, а мы с мамой и бабушкой будем жить подвале. К счастью для меня, я был маленький и не помню слез бабушки, отчаяния мамы и голодного крика сестры. А вот темный сырой подвал наводил на меня ужас и отпечатался в моей памяти навсегда. Война, как и у всех детей, рожденных в то время, отняла у нас детство и можно сказать кусочек жизни…

 О своём детстве рассказывает председатель Черняховского отделения общественной организации бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей Лидия Игнатьевна Сологубова. 

Я  родилась 15 февраля 1945 года в концлагере при заводе в городе Тепхин (Германия), куда была угнана моя мама во время войны. Маленькой девочкой я помню все трудности послевоенного времени, а всё, что пережила мама, я знаю  из её воспоминаний о лагерной жизни.

В августе – октябре 1941г. Брянщина была оккупирована германскими войсками. Мою маму – Стручкову Анну Александровну – в 1942г. угнали в Германию из посёлка Сельцо Брянского района Орловской области. Она работала на одном из заводов в Германии в тогдашнем городе Тёпхин (ныне не существующем). «Остарбайтеры» из Бельгии и Франции занимались изготовлением оружия, а несколько  человек, угнанных из Советского Союза, занимались уборкой помещений. В цехе, в котором они убирали, мастером работал пожилой немец. К нему обращались: «герр  Циммерман». Он был не злым человеком. Задание по работе он передавал через переводчика. Жили в рабочем лаге при заводе в помещениях, переоборудованных под жильё или во вновь построенных бараках. Мама рассказывала мне, что было голодно, всё время хотелось есть…

отец

После нашей Победы под Сталинградом отношение к восточным рабочим из Союза стали не такими жесткими. Руководство лагеря «приветствовало» объединение русских в семьи, даже выделяло им комнаты в бараке, разрешало выходить за пределы лагеря в сёла. Мой отец, Игнатий Илларионович, был хорошим столяром. Он стал делать красивые деревянные игрушки, плел из лозы корзины, а из ниток сетки, затем, выходя из лагеря, обменивал их в сёлах на продукты. Анне Алексеевне нельзя было голодать, так как она ждала ребёнка.

23 февраля1945 года я появилась на свет. Роды проходили сложно, так как от голода у мамы совсем не было сил. Помогла молоденькая акушерка, которую позвал комендант лагеря. Советские войска были уже близко, видимо, это заставило оказать помощь.

Германия проиграла войну. Усилились обстрелы немецких городов. Завод стали бомбить американские самолёты, и работа на нём прекратилась. Командование завода занималось эвакуацией документов и оборудования. Мама вспомнила, что лежала в бараке, крепко прижимая меня к себе. «Лучше погибнуть вместе, чем быть без дочки или оставить её сиротой!»  — Думала она.

Советские войска нас освободили! Один из наших солдат хотел расстрелять мастера Циммермана, но, разобравшись, что мастер, хоть и немец, но хорошо относился к «остарбайтерам».

Какое счастье быть свободными! Теперь можно возвращаться на Родину… Каким образом?  «Своим ходом» где пешком, где на подводах. Много дней мама добиралась с детской коляской, в которой я лежала, до Брянской области, посёлка Сельцо. Здесь нас ждали новые испытания: «проверки»; чувство некоторого отчуждения и недоверия; отсутствие жилья, так как наш дом сожгли фашисты; поиск пропитания и работы для мамы (её не принимали на работу ни на одно предприятие, ни в посёлке, ни в ближайших городах). Но на родине и «рай в шалаше!» Вырыли землянку и жили в ней. Нам помогала тётя Лена, затем вернулась из эвакуации из города  Копейска другая сестра мамы – тётя Варвара с сыном Иваном. Выживали за счет огорода. Посадили картофель, овощи, на лугу рвали щавель, в лесу собирали грибы и ягоды. Я подрастала, нужна была одежда. Мне приходилось ходить в драных туфельках, а часто — босиком. Родственники, у которых дети вырастали из одежды, отдавали мне, а мама подгоняла её под мой размер. После долгих поисков мама устроилась работать санитаркой в амбулаторию. Со временем общими усилиями построили избу из шпал, отштукатурили глиной и побелили известью. Домик стоял маленький, чистенький и уютный.

О своём детстве рассказывает Савина Мария Игнатьевна, бывший несовершеннолетний узник фашистских концлагерей, педагог, много лет преподававшая географии в школе (ныне Лицей) №7.

Я родилась 12 июля 1935 г. в деревне Речица Думиничского района Калужской области. Мать Лукерья Ивановна Суслова – 1895 г. р. Отец – Игнат Михайлович Савин – 1892 г.р. Отец работал лесником, а мама занималась детьми. В семье родилось двенадцать детей. Шестеро умерли в младенчестве. На время войны осталось шестеро – четыре девочки и двое мальчиков:

Родители. Лукерья и Игнат

Павел – 1913 г.р.

Фросинья – 1925 г.р.

Надежда – 1932 г.р.

Лина – 1924 г.р.

Григорий – 1926 г.р.

Мария (я) – 1935 г.р.

Наша семья была зажиточной – несколько коров, лошадей и своя маслобойня. Отца даже записали в список кулаков, которых собирались раскулачивать. Но так как в семье не было работников из селян, они все сами работали в своём хозяйстве, их не тронули. В Речице в то время насчитывалось 450 дворов, густо обсаженных садами. Летом всё вокруг было покрыто зеленью, цвели клумбы, трели соловьёв не смолкали по ночам. По вечерам слышался смех гуляющей молодежи, весёлый перелив гармошки, туман поднимался над озёрами и рекой Жиздрой. Всё было наполнено радостью жизни. Такой была Речица. Так жили люди. Дружно, обустроено, с надеждой.

И вдруг война! Наступили самые страшные времена для нашей большой семьи. Старший брат первым ушел на фронт в 1941 году. Потом ушел отец на фронт, но через некоторое время вернули по возрасту. 10 сентября 1941 г. немцы уже заняли Калужскую область, а 10 января 1942 г. вошли в село Речица – оно оказалось на линии  фронта.

22 января 1942 г. вошло в калужскую историю как «Речицкая трагедия». До войны было 450 дворов! Деревня Речица Думиничского района неоднократно переходила из рук в руки. Наши войска снова покидали Речицу. Молодежь уходила с ними. В деревне оставались старики, больные, женщины и дети. А вечером в деревню пришли немцы. Снова по заборам и столба забелели их строгие приказы, за неисполнение которых каждому грозила смерть.

Утро 20 января выдалось холодным, с морозом под 40 градусов. Немцы продолжали подтягивать технику, живую силу. Обозлённые героической стойкостью советских воинов, фашисты устроили расправу над мирными жителями. Было расстреляно всё мужское население ближайших деревень. В этот же день из Речицы немцы повели наступление на деревню Будские Выселки.

22 января, после захвата Речицы, гитлеровцы выгнали из домов жителей. Стояла лютая январская стужа. Всех жителей согнали на деревенскую площадь, в центре Речицы. Фашисты отделили мужчин и подростков. Потом оттеснив их в конец площади, открыли по ним пулемётный  и автоматный огонь. В ужасе закричали женщины и дети, видя, как убивают их отцов и братьев. Толпа расстреливаемых мужчин, ища спасения, бросились в другой конец улицы, но и там их встретил шквал пулемётных и автоматных очередей. Груды неподвижных тел усеяли деревенскую площадь. Примкнув штыки, гитлеровцы обходили свои жертвы и прикалывали раненых. Свыше восьмидесяти стариков и подростков расстреляли фашисты в этот день в деревне Речица.

В этот же день из Речицы фашисты повели наступление на Будские Выселки, где занимал оборону батальон стрелкового полка. Фашисты много раз предпринимали атаки, но каждый раз, встреченные огнём наших бойцов, откатывались назад.

Где-то переночевали. Утром фашисты выгнали из домов и землянок женщин и детей и погнали их впереди себя через минное поле по дороге на Будсике Выселки в сторону фронта, где окопались бойцы Красной армии. Вскоре начали рваться мины. А фашисты шли сзади, подгоняя обреченных прикладами. За колонной шли немецкие солдаты, прикрываясь живым щитом из обессиленных женщин и детей. Много их подорвалось на минах. Я видела разорванные тела и погибшую женщину с младенцем. Этот  ужас остался навсегда в памяти. Приближаясь к окопам, мы услышали крики наших солдат с призывом ложиться на снег, чтобы они могли стрелять по фашистам. Наши бойцы, увидев, что сзади женщин и детей идут фашисты, выдвинули на фланги пулемёты. И как только толпа женщин и детей прошла, наши солдаты открыли отсечный огонь.  Мы бросили на снег и ползком и бегом устремились к нашим. По оставшимся гитлеровцам ударили наши миномёты. Мало кому из фашистов удалось спастись. Погибло много женщин и детей. Но нашим солдатам не удалось отбить колонну с детьми и женщинами. Запылённые, уставшие красноармейцы, молча, отходили на восток. Деревня вымерла в один день. В ярости фашисты выгнали на площадь всех жителей и каждого десятого расстреляли. Оставшимся в живых жителям приказали взять немного еды и одежду – выгнали на улицу, а деревню сожгли! Всех оставшихся мужчин расстреляли на глазах матерей и детей. Стариков мужчин согнали в один дом и сожгли. Остальных держали в оцеплении, потом погнали в фильтрационный лагерь ночью в жуткую метель и мороз. Я маленькая шестилетняя хорошо помню, что была очень снежная зима. Мамы с детьми шли по глубокому снегу полураздетые, голодные, замёрзшие. Тех, кто не выдерживал и падал в снег, немцы убивали. Я тоже так устала и замёрзла, что стала просить маму бросить меня в снег, пуст лучше немец убьёт. Но мама насильно тянула за руку, не давая упасть.

Кто-то из немцев оказался более сердобольным и вызвал из занятой ими деревни телегу, в которую впрягли тех, кто еще мог крепко стоять на ногах. Потом собрали всех детей и усадили нас. Укрываясь остатками материнских вещей, мы радовались, что хоть немного согрелись. В эту ночь мы переночевали в деревне Полюдово. На следующее утро нас погнали в другой лагерь в Брянск. Это был концлагерь для советских военнопленных и гражданского населения. Зима в этих местах в 1942 году была лютой. Нас поселили в старую разбитую школу. Рядом за колючей проволокой на голом поле находился концлагерь для военнопленных.  Нам разрешалось ходить по территории концлагеря, а женщинам даже удавалось иногда тайком убегать в город в поисках пищи – попрошайничать. Только благодаря этому маме удалось спасти детей от голода.

В этом концлагере немцы никого не кормили. Помню, как я проходила мимо колючей проволоки,  меня позвал военнопленный солдат. Он сам очень худой и замученный протянул мне лепёшку, вкус которой я запомнила навсегда. Есть её нельзя было, это был грязный снег, смешанный с гнилой картошкой, которую выкапывали из-под снега. Но они ели – это была их пища. Деваться некуда, гнилую картошку ели и мы с мамой.

В этом концлагере отделяли крепких ребят и угоняли их на каторжные работы в Германию. Брата Григория тоже угнали. Было лето 1942года. Всех оставшихся загнали в полуразбитые товарные вагоны. Дышать было нечем. Вагоны были забиты до отказа —  люди стояли плотно прижавшись друг к другу. Пить и есть было нечего. Многие падали в обморок и умирали. Женщины буквально выли, прощаясь с родной сторонушкой. Никто не знал, куда нас везут. Сквозь щели вагона я долго видела зеленую траву.

Привезли нас в другой концлагерь в город Слоним Гродненской области.  Всех загнали в здание костёла с каменными полами. Народа было очень много. Покоя не было ни днём ни ночь. Опять никто не кормил. Не хватало одежды. Из-за отсутствия гигиенических условий, дети и взрослые страдали не только от голода, но и от болезней вшей. Через этот фильтрационный лагерь наша семья оказалась в местечке Бытень Брестской области. Сестру Надю и двоюродного брата Сашу забрали к хозяину пасти коров. Так прошёл еще год. Последним в наше жизни концлагерь был на станции «Лесная» Барановичиского района, Брестской области. Это был общий концлагерь и для военнопленных и для гражданского населения. Кормили один раз в день какой-то баландой. Люди болели дизентерией, тифом. Я тоже заболела тяжело тифом. Мама уже не верила, что выживу. Но за моей спиной всегда был Ангел хранитель! Когда я попросила куклу, мама сказала, что теперь я точно буду жить.

Много людей умирало каждый день. Сестру Лину гоняли на тяжелые работы на железную дорогу. Голодная, истощенная и без тёплой одежды, сестра не выдержала таких условий и умерла. Её было всего 18 лет.

В этом лагере было убито 55 тысяч человек. Шёл 1944 год. Однажды все заключенные проснулись и не увидели ни одного немца. Наблюдательные вышки не освещались. Выяснилось, что они бежали ночью, оставив в спешке продукты и вещи. Трудные для нашей семьи времена голода и холода остались, но свобода согревала сердца, давала надежду выжить и остаться в живых.

О своём детстве рассказывает Владимир Петрович Анисов, пенсионер, житель Черняховска,   бывший несовершеннолетний узник фашистских концлагерей.

Я родился в 25 апреля 1934 года в селе Горожанка Судемского района Брянской области.  У нас многодетная семья– семеро мальчиков и три девочки. С бабушкой и дедушкой нас было 14 человек. Отец работал в лесничестве заведующим пекарней. Мать занималась детьми. Семья жила дружно и не бедствовала. Но всё разрушила война.

Братья Анисовы: Михаил, Владимир, Анатолий, Пётр, Василий, Иван.

Начало Великой Отечественной мы застали лесничестве, в 5 километрах от родного села Гоожанка. Войска Красной Армии под натиском немцев отступали и одну ночь ночевали у нас. Рано утром они ушли в лес. К обеду подъехал солдат с полевой кухней и сообщил, что больше нет ребят, которым он приготовил горячий обед. Оставив еще не остывший обед, окружившей его детворе, солдат ушел в глубь леса. Уже вечером появились немцы. В лесничестве никого не осталось, наша семья тоже вернулась в родное село в дом бабушки и дедушки. А там уже вовсю хозяйничали немцы.

Сёстры Анисовы: Анна, Елена, Раиса

Они сразу же заняли весь наш дом, а нас загнали в подвал. Мой старший брат Иван, которому только исполнилось 16 лет, тайком ночью ушел в лес к партизанам. Вся наша семья с 1941 по 1942 годы жила при немцах.

Многих односельчан убивали за любую провинность, особенно за связь с партизанами. Семья жила в постоянном страхе, ведь старший сын — партизан.

Село Горожанка находилось в 7 километрах от Украины, поэтому многие односельчане-украинцы пошли добровольно служить к немцам в полицию. Одни за деньги и паёк, другие просто ненавидели советскую власть. Но больше всех зверствовали именно украинские полицаи. Жителей Горожанки убивали по наводке этих полицаев. Но нашу семью не трогали, может потому что наш дом заняли немцы и забирали всё, что получали от нашего хозяйства. Мы, дети, тайком уходили из подвала в город и просили милостыню. Мама тоже уходила подальше от города и приносила хоть какую-то еду. Я с братом однажды увидел как немецкие солдаты ели кашу. Она дымилась и очень вкусно пахла. Мы протянули свои металлические миски, упрашивая немцев дать хоть ложку каши. Один солдат все-таки плюхнул ложку каши в мою миску, но я не успел попробовать её, так как немец сапогом стукнул со всей силы по миске, и вся каша оказалась на моём лице. Им было весело, а мне горько. Этот случай до сих пор не могу вспоминать без слёз. Помню, как однажды в лесу упал самолёт. Мы со старшим братом Иваном тайком подобрались к разбитой машине и увидели мешки с деньгами. Один мешок мы принесли домой и закопали его во дворе глубоко в земле. В 1943 году, когда в семье совсем стало плохо – ни еды, ни денег, решили откопать мешок с деньгами и потихоньку менять их на еду. Но оказалось, что за время хранения в земле, день истлели и рассыпались в руках, пришлось их выбросить.

Немцы очень боялись партизан и постоянно делали вылазки в лес. Как только потеплело, вся наша семья собралась ночью и, забрав корову, подалась в лес в партизанский отряд имени Буденного. Когда большинство селян с семьями организовали партизанское поселение, немцы устроили облаву. Те, кто остался в живых, ушли в глубь леса, а всех селян от мала до велика собрали на площади и погнали в концлагерь на Украину.

В ходе Великой Отечественной войны Середина-Буда была оккупирована немецкими войсками, на окраине посёлка был создан концентрационный лагерь. Это был фильтрационный лагерь. Брата Васю отправили в Германию, Петю угнали в Восточную Пруссию. Остальных – отца, мать, меня, моих братьев и сестёр отправили за колючую проволоку в концлагерь Середина-Буда, Сумская область. Мы жили в старой разбитой школе.  Партизаны предпринимали попытку нас освободить. Однажды они забросали школу гранатами. К сожалению, погибли не только немцы, но и некоторые узники. Зимой в 1943 году умер  в концлагере отец матери – мой дедушка.

В начале лета 1943 года Красная Армия стала освобождать Брянщину. Брат Пётр работал в Германии – батрачил у хозяина. Как только стало известно, что Брянщина освобождена, брат сбежал и пришел домой пешком.

Отец вернулся с войны – из  Восточной Пруссии. В 1946 году наша семья переехала в рабочий посёлок Суземка Брянской области. Здесь началась наша новая послевоенная жизнь.

О своём детстве рассказывает Цыкунова Валентина Антоновна, бывший несовершеннолетний узник фашистских концлагерей, первый переселенец, ветеран становления Калининградской области.

Наша семья родом из Псковской области. Отец – Антон Глебович 10.03.1892 года рождения. Мать – Агрипина Ивановна 17.08.1908 года рождения. До войны в семье уже было девять детей. Двое умерли в младенческом возрасте, осталось семеро малышей.

Псковская область была оккупирована германскими войсками в августе 1941г.

Отец ушел на фронт, служил в хозяйственном обозе. Почти всё население вывезли как можно дальше от железной дороги, которая проходила рядом. Семьи разместили в большую конюшню. Так мы прожили около года. Когда враг оккупировал местность, нам разрешили вернуться в дома. Немцы разделили земли между домами и строго следили за посевом и урожаем. Приходили полицаи и забирали масло, яйца, сало. Немцы очень боялись партизан, поэтому пресекалась любая возможность их поддержки со стороны населения. В один из дней 1942 года фашисты привезли двух партизан и повесили их. Всем запретили даже близко подходить к мёртвым телам. Людей стали выгонять из домов и сжигать их. Наша семья еле успела выскочить из дома – всё вокруг уже горело. Приходилось снова и  снова искать жилище, передвигаясь по области, ведь поджоги продолжались.

мама Агриппина Ивановна

Маму с семью детьми угнали из деревни Усадище Псковской области. Наш дом и все хозяйственные постройки сожгли. Нас, как и большинство других семей, собирались угнать в Германию, но по какой-то причине довезли только до Литвы. Нашу семью разделили, распределив по разным домам зажиточных литовцев. Старшая сестра Прасковья вспоминала, как работали на поле и в хлеву от зари до зари, до изнурения. Кормили плохо, в основном черным хлебом, которого постоянно не хватало. Когда советские войска стали наступать, литовцы свезли всех наёмных работников в один большой дом с огромным рвом рядом и разрешили детям идти к родителям. Все боялись и не понимали — зачем их согнали сюда. Что происходило вне стен дома, никто не видел. Только слышали рёв умирающих коров и лошадей, сброшенных в этот жуткий ров.

Отец Антон Глебович

Нас очень долго везли в Литву в городок Крейтинг. Маму определили работать у бауэра в поле, иногда на животноводческой ферме. Старшие –сестра Прасковья, братья Иван и Александр – работали у хозяина отдельно. Младшие братья и сёстры – Владимир, Леонид, Мария, Надежда и я жили с мамой. Работникам с оккупированных территорий запрещалось жить под одной крышей с хозяевами, поэтому нас поселили в хозяйственных постройках – коровнике. В моей памяти навсегда остался вид на балки. Позже я спрашивала у мамы: «Что это были за балки?» А мама мне рассказывала, что мы жили в сарае. Я лежала в люльке и смотрела вверх на те самые балки.

Бауэр имел большое хозяйство. Было много работы. Мама очень уставала. На работы она часто брала детей, в том числе и меня – надо было работать и присматривать за детьми одновременно. За всеми работающими следили охранники, которые дразнили детей и натравливали на них своих собак. В результате такой травли, брат Леонид стал заикаться. Когда хозяин узнал о приближении Красной армии к Литве, всех работников переселили из коровников в дом.

Часть южных районов советские войска освободили в январе 1942 года, но большая часть области была освобождена только 1944 году. Нашу семью части Красной Армии освободили из неволи летом 1944 года. Теперь мы могли вернуться в родной край. Где пешком, где на подводах добирались до своей деревни Усадище. Дома и сараи были сожжены. Мы не знали где нам жить. Отец, вернувшийся с фронта, сначала вырыл землянку недалеко от города Новосокольники. Позже уже построил хату из брёвен.

В августе 1946г. наша семья переехала в калининградскую область. По дороге нас ограбили – украли деньги, продукты. Поселились мы в деревне Опочено Озерского района. Нам выделили старенький домик. Наступала осень. Было голодно. Мама старших детей посылала побираться, а сама ходила по полям и собирала мёрзлую картошку. Из неё мы делали дранники. Однажды мама так долго шла в поисках еды и незаметно подошла к границе. Пограничники её арестовали и посадили в подвал до выяснения личности. Разобравшись, отпустили.

Старенький дом разрушался. Позже  семье выделили уже каменный дом с хозяйственными постройками на хуторе. В первую зиму жить было тяжело. От голода падали в обморок. По весне собирали по полям щавель, а летом в лесу ягоды и грибы. Потом выделили землю под огород и семена. Посадили картошку и овощи. Дали корову. При этом семья должна была участвовать в госпоставках, то есть сдавать молоко на молочный завод, который делал сыр. А яйца сдавали в магазин. Молока фактически не оставалось, но завод выдавал нам обрат. На полях пропалывали озимые, а после сбора урожая собирали оставшиеся колоски. Рожь и пшеницу жали серпом. И складывали в снопы. Трудились мы честно и с любовью.

Сёстры Кикор: Ольга, София, Мария

О своём детстве рассказывают сёстры Ольга Васильевна и София Васильевна Кикор, бывшие несовершеннолетние узники фашистских концлагерей. Интервью записаны Ниной Александровной Калининой для книги «Чтобы помнили всех поименно».

Многодетная семья до войны проживала в деревне Заболотье Октябрьского района Бобринсокй области (сейчас Гумилёвской области – Белоруссия). Отец работал ветеринаром, мама было домохозяйкой.  До войны в семье родилось шесть детей: Николай – 1928г., Пётр – 1930 г., Ольга – 1932 г., София – 1934 г., Мария – 1939 г., Анастасия – 1941 г.. Василий, седьмой ребёнок, родился уже во время войны в лагере «Озаричи» в 1943г.

Из воспоминаний старшей сестры Ольги Васильевны.

Отец в 1939 году уже воевал на финском фронте, где и получил первое ранение. В 1941 г. ушел на фронт ветврачом в кавалерию. Наш дом стоял отдельно и далеко  от деревни. Отец с отрядом кавалеристов проезжал мимо дома и вдруг услышал звук летящего немецкого самолёта-разведчика, в простонародье их называли «Рама». Все сразу поняли, что последует обстрел. Папа успел спрятать конный отряд с лошадьми в густые кусты и двинулся с колонной дальше на Украину. В памяти осталось, как мы, дети, смотрели ему в след, а его фигура отдалялась от дома всё дальше и дальше. Отец позже рассказывал, что на Полтавщине кавалеристы попали под обстрел. Отец потерял сознание, а когда очнулся, то увидел погибших солдат и лошадей вокруг себя. В живых он чудом остался один. Ещё его спасло то, что у него с собой была сумка с медикаментами, и он сам смог обработать и перевязать себе раны. Идти дальше он не мог и то, что в деревне немцы он тоже не знал. Кажется, ангел-хранитель сопровождал его в самые трудные минуты жизни. На поле приехал старик с дочерью собирать тыкву. Увидев раненого солдата, они помогли ему забраться в телегу, обложили его горой тыквы и привезли в деревню. Рискуя жизнью собственной семьи, этот пожилой мужчина спрятал отца в погребе. Его каждый день кормили и делали перевязки. Так  папа прожил в погребе полгода. Зимой, когда он смог передвигаться,  он вернулся домой весь заросший. Семья его с трудом узнала — так изменилась его внешность. Он не засиживался дома, а сразу ушел к партизанам. Мать с детьми жила в постоянном страхе, что немцы уничтожат их семью, имеющую непосредственную связь с партизанами.

Однажды глубокой ночью отец пришел и сообщил, что идёт карательный отряд немцев, которые будут убивать и сжигать всю деревню. Это был  1943 год, зима. Не секунды не раздумывая,  родители погрузили нас в повозку и увезли в лес. Там в лесу из семей партизан образовался целый посёлок. Через день после нашего отъезда мы узнали, что немцы сожгли всю деревню Заболотье. Теперь наш дом был в шалаше. Обогревались буржуйкой. Прибывали и другие семьи, успевшие убежать от карателей. Партизаны часто ходили за картошкой в бурты, где её заготавливали и хранили. Но немцам удалось выследить очередную вылазку  наших ребят. Завязался бой, в котором погиб наш родственник. Похоронили его в лесу. Через несколько часов началась облава, немцы открыли по шалашам стрельбу. Свистели пули, дети кричали от испуга. Партизаны тоже отвечали ответными выстрелами. Но силы были неравными. Началась паника, все бежали в разные стороны. Мать боролась за детей из последних сил. Маленькую Марию она привязала мне на спину и приказала бежать в глубь леса. Из шалаша по свежему снегу с сестрой на спине я пробиралась в лес. Идти было очень трудно. Снег около 20 сантиметров. Не имея тёплую одежду и обувь, я выбилась из сил и упала под ёлочку. Я хорошо слышала, как доносились крики раненых и выстрелы, видела дым от горящих шалашей. Неожиданно в 50 метрах от себя я увидела немца с лающей собакой. Он бежал и на ходу стрелял в сторону партизан. Я так испугалась, что собака меня разорвёт, зарылась в снег и почти не дышала. Возможно, немец меня и видел, но ему было не до меня, он знал, что мне будет сложно куда-то деться. Когда прекратилась стрельба, и наступило затишье, я с сестрой на руках  вернулась к нашему шалашу. Он сгорел, и рядом никого не было. Но осталась тёплая сгоревшая пшеница – запас партизан. Мы уселись сверху и пытались хоть немного согреться. И вдруг видим, что к нам идёт мама. Она еле стояла на ногах. За подол держались четверо детей, а на руках она несла еще самого младшего ребёнка.

София Кикор

Из воспоминаний сестры – Софии Васильевны.

Немцы стали собирать всех оставшихся в живых взрослых и детей, грузить на повозки  вывозить из леса. Одна женщина попросила немца, чтобы её отпустили забрать еще остальных детей, и она сама с ними вернётся. Немец поверил и отпустил. Тогда я тоже сказала маме, чтобы она попросила немца их отпустить, потому что еще не было Ольги и Марии. Партизаны, которые остались в живых, тоже вернулись. Но спать негде и есть нечего. Пришлось матери с детьми вернуться в деревню. Наш дом оказался занятым другими селянами. Пока наша семья находилась у партизан, немцы сожгли сараи и две школы вместе с людьми. Нашу семью тоже загнали  в дом. Через некоторое время в дом вошел немец и приказал всем двигаться к клубу. Поднялся крик, плач. Все ожидали, что их тоже собираются сжечь живьём. Кто-то пытался бежать. Немцы нагайкой лупили со всей силой. На второй день всё повторилось – нас опять погнали к клубу, где уже стояли огромные машины. Истощенных, замученных детей забросили в машины. Взрослые забирались сами. Затем нас повезли в район Октябрь, где был создан первый концлагерь на территории Белоруссии. Кормили нас хуже, чем собак. С машины в толпу бросали куски хлеба. Кто поймал, делился с другим. Мать с грудным ребёнком и малышами ходить к машине не могла. Спасали от голода и смерти мальчишки — они бегали к машине добывать кусочек хлеба. Заедали мы провизию снегом.

Однажды пришел немец и приказал всем идти к мосту через речку Арсу и направо. Там нас разделили на две группы: взрослые в одну сторону, женщины с детьми другую.  Дедушку с бабушкой мы больше не видели никогда. Нас погрузили в машины и очень долго везли в лес. Это был второй  в нашей жизни концлагерь «Озаричи». Он был под открытым небом. Здесь мы хлебнули горя сполна. В лагере было уже около 9 тысяч человек. Жизнь в лагере была невыносимой. Воды не давали. Зимой, когда шел снег, его жадно ловили ртом. Т голода и холода всё тело покрывалось болячками. На земле лежали живые и мёртвые вместе. Не знаю, как такое могла пережить детская психика. Спали зимой на голой земле, где подстилкой служили еловые ветки. За едой стояли в очереди. На четверых давали небольшую буханку хлеба два раза в день и больше ничего. Вместо воды ели снег. Лагерь был обнесён заминированной проволокой, многие дети подрывались на ней. Одежда у всех была изодрана, лапти прохудились. У многих детей и женщин были из-за обморожения ампутированы ноги. Нашу семью снова спасали мальчишки. Они снимали обувь с уже мёртвых, так как трупы никто не вывозил. Так делали и другие, чтобы выжить. Для матери братья нашли солдатское одеяло. Разорвали его на части – одной частью обернули грудного ребёнка, а другой сделали матери юбку. У тех, кого привезли раньше, на руках выжигали номера. Старших братьев – Николая и Петю с другими детьми возили на забор крови. Их готовили для вывоза в Германию. Однажды, когда их везли на очередной забор крови, немцы решили покурить и  отвернулись, Коля с Петей и двумя друзьями выпрыгнули из машины и побежали в лес. Одного их друга немец успел убить, а трое мальчишек спаслись, благодаря находчивости, смелости и огромному желанию жить. Они долго блудили по лесу пока не вышли к партизанам.

Фронт всё ближе и ближе подходил к лагерю. В один день на рассвете мы не увидели ни одного немца. Оказалось, что они сбежали еще глубокой ночью. Но мы не могли выйти, так как ворота были заминированы. Первыми, кто подошел к лагерю, были разведчики. Двое солдат разминировали двери ворот. Они предупредили узников, что лес заминирован, идти надо след в след.  И все же без смерти не обошлось – на одной из мин подорвалась женщина с детьми.

Два километра мы шли до деревни Карповка. Здесь нас встречали советские солдаты. Привезли две полевые кухни, давали кашу пшенную. Ночевали в домах без крыши. На следующий день всех на машинах перевезли в другую деревню, где людей постригли, сводили в баню и одели в солдатскую одежду. Ночлег приготовили уже в доме с крышей и окнами. На солому постелили простыни и дали одеяла. А какая была радость, когда вошел солдат с ведром горячего супа и хлебом. Но не все дожили до этого дня. Уже освобожденные дети и взрослые умирали от последствий холода, голода, побоев и издевательств в фашистской неволе. Трупы вывозили машинами.

Через несколько дней умер и наш годовалый братик Вася, который родился в лагере в 1943 году. Я помню, как его с другими умершими в машине отвезли на поле и похоронили в общей могиле в деревне Карповичи. Позже, не выдержав испытаний,  умерла трёхлетняя сестрёнка Настя. Потом началась проверка документов оставшихся в живых. Выяснилось, что семья Кикор были партизанами. Маму вместе с нами забрали лечить в госпиталь города Васильвичи. Она не могла самостоятельно ходить, мы помогали ей передвигаться. Спали на одной солдатской кровати все вместе. Два месяца лечили маму. За это время к нам с Ольгой успела привязаться одна женщина, что даже предложила пойти жить к ней. Она говорила, что хочет нас удочерить, так как наша мама всё равно скоро умрёт. Но, к счастью, врачам удалось поставить маму на ноги. Домой мы возвращались пешком. По пути нам встретился на машине солдат. Он усадил нас на ящики для патронов. Так и добрались мы до деревни Октябрь.

Еще шел1944 год. Нашей семье очень хотелось вернуться в свою родную деревню Заболотье, которая находилась в  30 километрах. Однажды мама послала меня нарвать щавель. Я долго шла по песчаной дороге, по пути встретила двух солдат. Они прошли мимо. А я обернулась и крикнула: «Тато!» (на белорусском — отец). Военный на секунду застыл на месте, а потом с криком: «Софийка!», бросился навстречу. Мне запомнилась эта встреча с отцом на всю жизнь, я и сейчас её не могу вспоминать без слёз.

Отец служил в армии ветврачом и приехал с эшелоном из Кёнигсберга – отправляли скот в Белоруссию. Папа взял лошадь, погрузил всю семью в телегу и привез нас в родную деревню Заболотье, а сам снова отправился на фронт.

Братья, сбежавшие из концлагеря к партизанам, вернулись домой только после войны. Они жили в детском доме на Украине. Вместе с мамой из лагеря вернулись я, Оля и Маруся. Наша семья вернулась на родину в июле 1944 года. Вскоре умер Петя, ему было на тот момент 13 лет.  Отец в 1946 году демобилизовался из армии и, как первые переселенцы,  мы приехалм 15 января в деревню Подгорное (Штатхаузен – восточная Пруссия).

Отец — Василий Иванович Кикор прошел две войны. Он был очень грамотным человеком. Его избрали председателем только что организованного колхоза «Завет Ильича».  Я помню, что отец вех переселенцев разместил в дома более обустроенные, а себе взял без окон и дверей. Было очень холодно и голодно. Есть нечего. Мы с сёстрами ходили с Междуречья в поисках гнилой картошки, которую мы толкли и пекли. В мае 1947 года отец умер, сказались ранения и горькое военное время. Похоронен он в селе Подгорное. Старший брат пошел работать трактористом, потом комбайнёром.  Мы с сёстрами работали доярками. Позже семья переехала в Черняховск. Потихоньку жизнь налаживалась.

О своём детстве, опалённом войне и его самом главном самом радостном дне — Дне Победы — рассказывает член литературного объединения «Рассвет» Галина Ивановна Ваткеева в рассказе «Кусочки радости»  из книги «Поляна памяти».

Эти светлые дни празднования Победы снова всколыхнули память о том дне: 9 Мая 1945 года.

Помню, было яркое солнечное утро. Накануне прошёл дождь. На Урале земля чёрная, жирная, липкая. И мы, мелочь пяти-семи лет, были на улице. А она была сплошь покрыта травкой-муравкой, и только чёрные тропинки по обе стороны окаймляли её. Проезжей дороги не было – ездить по ней было некому и не на чем. Это был наш «выпас».

Было всё как обычно. Мы занимались любимым делом: доставали и раскладывали свои сокровища – тряпочные куколки, лоскутки, черепки битой посуды с остатками рисунков… Но в это утро тихая доселе улица как будто взорвалась изнутри: вдруг, одновременно, люди стали выбегать на улицу, кричать и плакать, обниматься! Кто-то падал на траву в безутешном горе…

Нас, как взрывной волной, подхватило и понесло в разные стороны: «Конец войне! Победа!»

Я помню то состояние: как будто меня распирало изнутри. Я, как надувной шар, бегала и бегала и кричала!

Наконец-то! Не будет этого страшного и непонятного слова «война», которое слышали с утра до вечера. Не будет больше похоронок. Как ждала и как боялась мать прихода почтальонки! Иногда плач раздавался в двух-трёх домах сразу. И бежали соседи, и плакали, и утешали друг друга. У нас была дружная улица: дворов двадцать – жили, как одна семья. Помню всегдашний наш завтрак – варёная картошка, как горох, мелкая, которую чистить бесполезно, и маленький кусочек хлеба. Бабушка варила ведёрный чугун на день. После завтрака отсыпали картошку в посуду, и я по очереди ходила относить «шабрам» – сегодня одним, завтра другим: были семьи, у которых картошки не было…

И вот мне казалось, что всё это сразу закончилось! И завтра приедет мой отец, которого я смутно помнила, и жизнь начнётся совсем другая!

Но это «завтра» наступило полгода спустя – осенью. Мы, наконец, дождались отца! Я вижу: во дворе стоит незнакомый военный – рослый, красивый, грудь в орденах и медалях. Это отец! Но сковывает чувство робости – чужой какой-то…

Я, потупясь, стою. Он подходит, берет меня на руки и несколько раз высоко подбрасывает вверх! Это так здорово, когда тебя подбрасывают вверх на глазах всей детворы, которая жмётся у распахнутых ворот! Потом отец мне даёт кулёк конфет: «Угощай ребят!»

Я, счастливая, гордая, раздаю всем по конфете. И вдруг своим маленьким сердцем понимаю, что не у всех ребят вернутся отцы и не каждого будут вот так высоко подбрасывать…

Смело подхожу к отцу, дёргаю его за рукав и шепчу тихонько на ухо: «А ты можешь ребят так же подбросить?» Он смеётся: «Ну, давай, зови гвардию!..»

Вот это был праздник! Дети визжали от восторга! Матери смеялись – сквозь слёзы… Каждому достался тогда кусочек радости.

О своей семье и своём детстве рассказывает Скляров Леонид Фёдорович, бывший несовершеннолетний узник фашистских концлагерей, первый переселенец.

Историю о жизни  моей семьи начну с упоминания о дедушке с бабушкой. Жили они большой и дружной семьей в Донецке, г. Краматорск, с. Первое Приволье. В семье было пять детей. Моя мама была старшим ребёнком в семье, родилась она в 1926 г.

Когда началась война, дедушка, как и сотни других мужчин,  ушел защищать Родину. Первый бой завязался недалеко от родной деревни. Немцы лютовали. Войско, в котором был мой дед, к сожалению, потерпело поражение. Дедушка выжил и вернулся в родное село. Но дома оставаться семье пришлось не долго – Первое Приволье  вскоре заняли фашистские войска. Узнав, что дедушка воевал, немцы погнали всю семью в Германию, а дом сожгли. По месту прибытия их раздели по разным семьям, на которых они работали.  На каждого работника заводилось личное дело, куда вписывались их данные и вклеивалось фото. Когда я был совсем маленьким ребёнком, я видел у нас в доме эти снимки, где родители были запечатлены с номерами на груди — зрелище жуткое. А у мамы на руке на всю жизнь оставалась татуировка – номер узника. Многое им там пришлось пережить: непосильный труд, отсутствие нормального питания. Но были и хорошие воспоминания. Мама там познакомилась с отцом. Он тоже был угнан туда из Первого Приволья. Удивительно, жили в одном селе, а познакомиться пришлось на чужбине. Там я и родился – 28 марта 1945 года. Мама рассказывала, что немец хотел меня утопить. Он взял меня за ногу и уже держал над колодцем, собираясь осуществить задуманное. Но бабушка, к счастью, нашла спрятанный золотой крестик, им и откупилась. Так я остался жить.

Война закончилась. Освобождали нас американцы, предлагали уехать в Америку, но мои родные отказались – хотели жить только на Родине. В Первое Приволье дедушка с бабушкой и мама уже не вернулись, так как дом сожгли немцы. Они остались при  распределении в Калининградской области. Родители, к сожалению, разошлись. Отец уехал на Украину.

А наша жизнь продолжилась здесь. Сначала жили в п. Большаково. Потом нам дали дом в  посёлке Камышовка, откуда я и пошел в школу. Жизнь шла своим чередом. Мама второй раз вышла замуж. Мы переехали жить в Черняховск. С третьего класса я учился во второй школе. Жили в центре города. Хорошо помню, какие здесь были везде развалины.

В детстве пацаны меня временами называли немчурой, так как я родился в Германии – это одно из обидных воспоминаний. А в целом всё было неплохо, в любом случае, детство я вспоминаю с трепетом.